Пока дождики на улице, от глубочайшего безделья ещё вот абзац-другой, кому тоже не работается. Не так давно перебирал семинарские книги и откопал эти Дневники отца Александра Шмемана. В те студенческие годы они звучали в тон с моими мыслями, точнее мои мысли брали ту же ноту, что и Дневники. Ну, в общем, как-то так. Сейчас стал немного старше и всё равно звучит это в специфический, но унисон. Не подвести бы под монастырь покойного уже отца Александра своими унисонами. Масштабы и качество наши совершенно разные. Но вот сказано же Алексием Ильичом, что Шмеман большой умница, но ничего не понимает в духовной жизни. И только одно это утверждение уже заставляет искать в его книгах и выступлениях ту «лирику души», к которой, якобы, сведено его богословие. И даже не лирику, кажется, а физику. Физику того самого света в его преломления на радугу цветов и переходов между ними без всякого намёка на отношение к ЛГБТ по факту современной символики. Просто физика белого света в текстах о Тоске по дому, Литургии и Радости. Вот фрагмент. Если понравится, накидаю ещё.
Последняя запись (30 мая) была сделана вечером, в канун отъезда из Штернберга. Следущий день, пятница 31-го, останется, конечно, навсегда незабываемым. Утром рано за нами заехала Екатерина Фердинандовна. Спуск в Цюрих.
Подготовка Литургии. Исповедь Наташи и Мити. Литургия. После Литургии А.И.: «Как хорошо так, как близко, как доходит всё…»
Суета в доме. Дети. «Напор», может быть, даже некий надрыв (Наташа).
Запомнить: разговор с нею о юрисдикциях. Чтение—в суматохе—глав о «кадетах». Обед (тяжёлый, русский: мясо, вареники).
После обеда—в городе приём итальянской прессы…
Наконец после всего—действительно страшного—напряжения этих дней остаюсь один на аэродроме в Цюрихе. Снова дождь и туман. Снова привычная западная толпа, в сущности мой мир. В котором мне просто. Просто—в смысле привычной принадлежности к нему и внутреннего в нём одиночества, свободы…
В первый раз мысль—не сон ли всё это было? В реальном ли мире? Или в какой-то страшным усилием созданной мечте, иллюзии? Иллюзии, которой неизбежно суждено разбиться о «глыбу жизни». В первый раз—сомнение, страх, и с тех пор—растущая жалость.
Полёт. Цюрих-Базель, потом Базель-Париж. Спуск в мир. Bain de realité. Мама. Андрей.
На следующий день, в субботу,—привычный завтрак с Андреем. Всенощная под Пятидесятницу.
Вечером—слушанье пластинки А.И. «Прусские ночи».
Воскресенье 2-го: съезд РСХД в Монжероне. Литургия с Петей Чеснаковым. Всё как всегда. Там—в Цюрихе—сплошной огонь (но какой!). Тут—привычная болтовня о Христе и преображении мира.
Понедельник 3-го мой доклад. Всё как всегда. Усталость.
Вчера (во вторник 4-го) весь день у Никиты [Струве]. в Villebone. We compare notes¹. Соглашаемся в том, что за А.И. страшно.Страшно от напора. Страшно то, что и как он скажет.
Конец цюрихской записной книжки.
¹ Обмен мнениями