Рубрики
БЛОГЕР

Век Серафима: житие и время

В день памяти преподобного Серафима Саровского предлагаем читателям текст писателя-историка Николая Лисового, написанный в 2003 году, который и сегодня сохраняет свою актуальность, ведь опыт жизни и святость преподобного Серафима оказали влияние на каждого из нас.

Необходимое предисловие

Говорить, писать о святых, снимать о них фильмы очень сложно. Сложно, во-первых, потому что давно разрушена традиция, в которой святость была — могла быть! — непосредственным опытом жизни русского человека. Причем разрыв этот произошел отнюдь не семьдесят или восемьдесят лет назад, во времена советского атеизма, а намного раньше. Уже в эпоху преп. Серафима далеко не все понимали и принимали тех людей, которые позднее были прославлены как святые.

Во-вторых, в нашей Церкви почти не существует богословского учения о святости. Как говорил Василий Васильевич Болотов, великий церковный историк, в Православной Церкви хорошо разработано учение о Святой Троице, о Христе, и мало — антропология, то есть учение о человеке. А учение о святости непосредственно связано с христианской антропологией, так как святость является наиболее высоким состоянием человека в его возможном приближении к обожению.

Есть и еще одна тонкость. Внутри самой Церкви к святости всегда относились в известной мере настороженно. По очень понятной причине: потому что она — по лезвию ножа с прелестью, то есть лжедуховным состоянием, псевдодуховным опытом. Иногда очень трудно различить, где и как состояние святости переходит в состояние прелести. Как сказал один поэт: «…дни мои бегут лукавы, завиваются кружа, я живу на грани славы, как на лезвии ножа».

Так вот, на грани славы, славы не в обыденном смысле, а в смысле церковного прославления, сияния иконного нимба — это всегда на лезвии ножа. Потому не будем считать странным тот факт, что и к преп. Серафиму, к его подвигам и чудесам иные из его современников и его монастырского начальства относились настороженно.

Эпоха

Время, когда жил преп. Серафим (1759—1833) — весьма непростой период в истории русской духовности и русского монашества. Преп. Серафим является ровесником, сверстником монастырской реформы Екатерины Великой — введения монастырских «штатов», конфискации церковных земель.

Реформа была проведена в 1764 году. Преп. Серафиму (впрочем, в то время он еще всего лишь мальчик Проша, Прохор Мошнин) было тогда 5 лет. Он растет на фоне этих событий.

Екатерина не была каким-то злонравным врагом, пытавшимся всё разрушить в Церкви. Это была действительно великая императрица. Современники Петра I и Екатерины II не были далеки от истины, когда критиковали современное им состояние монашества.

Положа руку на сердце, что мы можем вспомнить выдающегося из истории русского монашества и русской святости, скажем, второй половины XVII века, в предпетровское время? Практически ничего. Самые яркие события связаны с расколом, с противостоянием Никона и Аввакума. То есть вся энергия народная, весь духовный потенциал ушел в раскол, негатив, в поэзию раскольничьих скитов, воспетых позже Мельниковым-Печерским и Лесковым.

А что осталось «в позитиве»? Огромное число недостатков, погрешностей и просто безобразий, которые на протяжении всей второй половины XVII века и первой половины XVIII века и церковные, и светские власти пытались искоренить.

Посмотрите Деяния Соборов 1667 года, 1682 года, многочисленные указы царя Алексея Михайловича, царя Петра Великого, направленные на то, чтобы искоренить в монашестве пьянство, тунеядство, бродяжничество, привить общегосударственную дисциплину. Появился контроль — да, контроль излишний, чрезмерный — но, тем не менее, контроль со стороны государства. От епископов требовали, чтобы они следили за порядком в монастырской жизни, те требовали порядка от настоятелей, и что-то менялось.

Несколько слов о секуляризации, фактически национализации монастырских владений. Государство не могло уже терпеть, чтобы целый миллион его подданных находился в крепостной зависимости от монастырей и чтобы у монастырей оставался столь большой процент земель.

Екатерининской реформой монашество было освобождено от необходимости вести огромное хозяйство: Троице-Сергиева Лавра, например, имела сто тысяч крепостных, а ее владения находились в семи или восьми губерниях! От этого всего вдруг освободились. И куда должна деваться энергия? Во внутреннее монашеское возрождение! Отныне (хотя это вовсе не «открытие» XVIII века, а изначальная суть иночества) «передний край» монашества — святость — проходит уже через сердце каждого монаха.

Да, конечно, не все оказались к этому способны, не все были готовы. Но все-таки потихоньку начиналось возрождение. Возрождение на новых условиях. В чем эти новые условия? В чем новизна ситуации? Практически впервые петровская и екатерининская эпоха вводит монашество в сферу богословской мысли.

Русское духовенство (если не считать нескольких деятелей малороссийского происхождения), русская Церковь приняла со смирением эту монастырскую реформу. Единственный способ внутреннего протеста со стороны русского духовенства и русского монашества заключался… в подвижничестве. И при Екатерине, и после, в советское время: чем жестче было давление и сильнее гнет, чем жестче становился антицерковный террор, тем больше подвижников, тем больше святых появлялось на русской земле…

«Добротолюбие»: между церковью и культурой

serafim124_2

XVIII век, с одной стороны, открыл окно в Европу, и Россию буквально заполонило и задавило европейское Просвещение. В данном процессе нередко видят — и справедливо! — много негативного. На самом деле, было и много хорошего. Была нужна наука, — и наш великий Ломоносов сумел претворить и синтезировать науку европейскую в русскую науку. И создать с Шуваловым первый русский Университет.

Княгиня Дашкова с благословения Екатерины создает Российскую академию словесности и Словарь Академии Российской. В просвещении как таковом — пока оно не становится затмением — ничего плохого нет, оно было нужно. Даже для монашества: без этого в русской духовной культуре не появилось бы «Добротолюбие».

Что это такое? Преп. Серафим был младшим современником преподобного Паисия (Величковского), младшим современником митрополита Гавриила (Петрова), которые делают очень большое дело. Первый — сначала на Афоне, потом в своих молдавских монастырях собирает и переводит на русский язык древние святоотеческие поучения, создает так называемое «Добротолюбие» — большой сборник трудов подвижников-монахов прошлого, являющихся духовной классикой.

Второй благословляет это издание и возглавляет его. Таким образом, монахи получают учебную книгу, своеобразную аскетическую энциклопедию. Все «Добротолюбие» — это ступеньки к молитве. А что такое молитва? Для чего вообще молитва нужна?

Преп. Серафим не только в известной беседе со своим учеником Мотовиловым, но и примером всей своей жизни ответил на этот вопрос: молитва, так же, как и чтение Священного Писания, так же, как и размышление богословское, как и участие в Литургии — все это только СРЕДСТВА для стяжания благодати Святого Духа. То есть молитва и «Добротолюбие» открывают человеку новый путь…

Так вот, «Добротолюбие» возникает тогда, когда монах становится — может при необходимости стать! — ученым-филологом, текстологом, знает языки и может переводить с греческого и, если в греческом что-то не сохранилось, взять в латинских переводах, сопоставить с текстами на других языках. Если открыть Словарь Академии Российской, мы увидим, что главные его авторы были духовными лицами. А благословлял и возглавлял издание вышеупомянутый митрополит Гавриил (Петров).

На самом деле, монашество и вообще Церковь — без культуры не могут. Это вечное противоречие между Империей и Пустыней, между Церковью и Культурой. Нужна ли Церкви культура? Иноку-исихасту, который совершает безмолвную, самодвижную Иисусову молитву, ничего не нужно: ни Москва, ни Петербург, ни гора Афон, ни Иерусалим с его святынями. Ему даже книги не нужны.

Но, с другой стороны, если все мы скажем, что нам ничего не нужно, тогда не будет у нас ни Троице-Сергиевой Лавры, ни Саровского монастыря, ни храма Христа Спасителя. В отношении Церкви и культуры диалектика намного тоньше, чем иногда кажется некоторым. «Добротолюбие» невозможно без высокой культуры, а без Добротолюбия, так же, как и без преп. Серафима, невозможна подлинная духовность. Более того: без «Добротолюбия» невозможен и сам преподобный Серафим.

Итак, что же произошло во второй половине XVIII века? Две линии развития — линия духовного, богословского просвещения и линия аскетического подвига — встретились, столкнулись, потом как-то синтезировались и что-то получилось.

Что это за линии и что получилось? С одной стороны — путь европейского Просвещения. Оно, как я уже сказал, было нужно со всех точек зрения: и монахам, и для того, чтобы возникла великолепная наша богословская наука, и система четырех академий, семинарии в каждой епархии и т. д. С другой стороны, существовал и другой заповедный путь — внутреннего духовного устроения.

В Фаворском свете

Что такое исихазм? Это другая духовная культура, другая система жизнеустроения, отличная от интеллектуализма Просвещения. Граница Запада и Востока (духовного «Запада» и духовного «Востока») прошла по горе Фавор.

Что произошло на горе Фавор? Господь преобразился пред своими учениками: апостолы увидели Христа не обычным человеком, а в сиянии славы, в свете уже здесь, на земле, открывающегося обожения.

Но ведь Господь со всеми своими энергиями, осияниями всегда был такой, с Ним ничего нового не случилось. Преображение произошло с учениками. На какой-то краткий миг у них открылись глаза, чтобы увидеть сияние, увидеть прославленного Спасителя, увидеть, как сказал Сам Христос, Царство Небесное, пришедшее в силе. Лишь на короткий момент. Эта сила тут же их сбила с ног, они пали ниц и ничего не видели. У них открылся слух: они услышали, как Спаситель разговаривает с Ильей и Моисеем. То есть произошло отверзение чувств, открылись новые чувства.

Ведь нам кажется — да, человек слышит, да, человек видит. На самом деле он ничего не видит и не слышит; только какие-то шумы и какие-то светы. А вот когда ему от Бога дано увидеть и услышать, вот тогда он преображается и видит и слышит по-настоящему.

Фаворский свет — это видение, которое возможно только в молитве, на высоком уровне подвига духовного, зрительное восприятие тех самых божественных энергий, божественного присутствия. Мы знаем, что Бог есть всё во всем, мы знаем, что мир пронизан божественной благодатью, но мы это знаем умом, а в молитве и в аскетическом делании мы получаем возможность это увидеть, прикоснуться.

И этими энергиями воспользоваться для своего преображения. В богословии есть такое понятие: синергия. Об этом состоянии апостол Павел сказал: уже не я живу, но живет во мне Христос. И появляется возможность для совсем другого поведения и отношения ко всему.

Вроде бы ничего особенного нет, вроде бы преп. Серафим обыкновенный старичок, в балахончике холщовом, согбенный… И вдруг — небеса отверзаются. И вдруг оказывается, что он видит Россию в новом ее качестве, в новом ее предназначении и в новом способе устроения. Он увидел новый образ России, новый путь России. Поэтому иногда говорят, что он первый в русской истории преподобный пророческого типа. Не потому только, что он кому-то что-то открыл или сказал. А прежде всего по самому типу отношения к жизни. Вот в чем была его «пророчественность».

Преп. Серафим мог сидеть в своей дальней пустыньке и молиться в лесу или на камне, и никто его при этом не видел, но не зря он сказал: «Стяжи дух мирен и вокруг тебя спасутся тысячи». Этот дух изливается из каждого молитвенника и начинает преображать и благоустраивать жизнь окружающую.

И не только человека, но и бессловесных тварей: и мишку косолапого, и зайца, и лис… То, что сейчас называется экология. И на этой новой, духовной экологии прежде всего, основан, между прочим, и иной, иноческий способ хозяйствования. В результате может быть так, что на Соловках, на севере, куда в советское время только ссылали и сажали, виноград рос!

Монахи своим не только физическим, но и молитвенным, духовным, исихастским трудом так возделывали окружающий мир, что климат менялся. Это совсем другая культура, иной способ устроения и, кстати сказать, способ государствования другой, даже державное строительство, иное, духовное…

Еще в России этого нет, еще снег лежит на полях перед ближней пустынькой, а преподобный Серафим на этом снегу показывает Мотовилову, что значит быть в Духе Святом. Вот это очень четкий образ. Ничего не изменилось: заснеженная поляна, обрубок дерева, пенек, на который он посадил Мотовилова, а сам на корточки перед ним присел.

И вдруг — отверзаются небеса. И вдруг Мотовилова пронизывает Фаворский свет, который не жжет, который греет. И преподобный спрашивает: «Как, Ваше Боголюбие, чувствуешь, греет тебя? Греет. — А смотри, снег-то вокруг тебя не тает, — говорит старичок. — Снег-то не тает, значит, это другое тепло, другой свет, чем тот, о котором ты думал».

Вот эта готовность и способность русского человека зажечься этим новым светом, новой энергией, и устроить в будущем всю жизнь свою в Фаворском свете подвига и молитвы, возможность строительства иной — Фаворской, на открытости к божественным энергиям созидаемой — культуры, — об этом пророчество (не в буквальном, писанном, слове) преподобного Серафима.

Вехи жития

Введение

20 ноября 1778 года, в канун праздника Введения во храм Пресвятой Богородицы, Прохор Мошнин приходит в Саровский монастырь.

Праздник Введения во храм Пресвятой Богородицы связан с историей рождения и детства Девы Марии. У Иоакима и Анны долгое время не было детей, и когда, после долгих молитв, было им Божие откровение о рождении ребенка, Анна сказала: «Если будет у нас дитя, отдадим его в дар Господу». Родилась девочка, Мария, и во исполнение обета, когда Марии было три года, родители привели Ее в Иерусалимский храм. И маленькая девочка, к удивлению многих, не раздумывая и не оглядываясь, легко взбежала по пятнадцати огромным ступеням в храм — как будто к себе домой.

По преданию, Ее встретил первосвященник и, прозрев духом, кто входит в храм, ввел Марию во Святая святых, и она жила в храме, питаясь пищей, которую приносили ангелы.

Божия Матерь прообразовывала своей жизнью в храме весь будущий монашеский подвиг: целомудрие, послушание, молитву, пост. Преподобный Серафим к тому же был осенен особой духовной связью с Божией Матерью: Она 12 раз являлась ему в течение жизни, исцеляла от болезней и говорила о нем «Сей — нашего рода».

Думаю, что приход в монастырь на Введение не был специально подгадан. Наверное, Прохор спешил, чтобы к празднику успеть в монастырь, но он не имел в виду того, о чем мы с вами сейчас говорим. Искать в этом совпадении какую-то символику, очевидную для нас, ему в голову бы не пришло, это так Бог устроил все.

Имя

Следующий важный момент: при пострижении в монашество послушник Прохор получает новое имя — Серафим. Мы не знаем точно, в честь какого святого получил имя Прохор Мошнин.

Серафимы, как и херувимы, ангелы, архангелы — это один из девяти ангельских чинов, это чин ближайший по своему огневидному, светоносному служению к Самому Богу. В монашестве известны имена — и Серафим, и Херувим.

Главное, что Прохор действительно становится Серафимом не по имени только, а по сущности: в древнееврейском языке «Серафим» значит «огненный, пламенный».

Полная версия: http://foma.ru/vek-serafima-zhitie-i-vremya-2.html

Пишите! / Please write!